Леонид Федоров & "Крузенштерн и пароход" - Быть везде (2013) / Avant-Rock, Experemental Rock

— Откуда вообще взялся совместный альбом с «Крузенштерном»? Вы же не то чтобы часто с новыми людьми записываетесь.

— Да он и получился как-то странно. Так вышло, что мы последние пару лет много времени проводим в Израиле. А наш тамошний друг Витя Левин, который нам концерты организовывает, собственно, является директором «Крузенштерна и парохода». Он мне как-то с год назад по пьянке сказал — мол, давай, попробуйте вместе что-нибудь записать. Ну я подумал — а что, интересно. Потом в какой-то момент мы очень кратко встретились с Игорем (Крутоголовым, басистом и лидером «Крузенштерна и парохода». — Прим. ред.) — штук пять песен у меня уже были готовы, мы за полчаса придумали еще две без текста, у него еще была своя песня «Ангел». Ну и все — договорились, залезли в студию и за пять дней записали. И еще потом в Питере доделали какие-то тексты недостающие.

— «Быть везде» — ваш самый электрический альбом за очень долгое время, мне кажется. Это из-за «Крузенштерна»?

— Нет. На самом деле эти пять песен я хотел сначала с «Аукцыоном» записать, но потом… Во-первых, рифф один меня достал — я боялся, что если еще год поживу с ним, я просто с ума сойду. Очень меня он утомил, я понял, что надо мне как-то от него избавляться. Песни получились сами по себе очень прямыми, и я понял, что надо так их и делать, не парясь. Хотелось прямой звук, а они в этом смысле большие люди. Писали все сразу, никаких репетиций не было, просто сели и играли. «О том, что я» вообще была придумана прямо в студии.

— Она вообще какая-то на удивление кабацкая в хорошем смысле слова, прям такой Том Уэйтс.

— Там вообще смешно получилось. Мы записали все, и я говорю — что-то маловато. А я как раз перед поездкой будто почувствовал что-то — попросил Димку Ицковича мне последние стихи Лиснянской прислать, замечательные абсолютно. И я как раз думал из этого стихотворения что-то придумать — и мы за полчаса сделали «О том, что я». Они вообще очень энергичные ребята. Там такой был запал!.. Игорь, когда мы еще эти вещи только закончили, сказал: «Давай сразу сядем и еще альбом запишем!».

— У вас, мне кажется, более песенный альбом получился, чем даже последние «аукцыоновские».

— Я понял просто, что с этими песнями нет смысла какие-то штуки долго разводить. Хотелось сделать прямо так — бум! А в «Аукцыоне» все-таки минимализировать процесс сложно — народу много, все играют, там хочется делать вещи, в которых все бы участвовали, всем бы было интересно играть. А такие песни-песни — ну, бог с ними.

— У меня на самом деле даже возникло ощущение, что этот альбом может быть точкой входа в вашу музыку. То есть вот человек, который вообще не в контексте, может его начать слушать — и врубиться, как со мной когда-то было, когда я «Бодун» в 15 лет впервые услышал. И в этом смысле «Быть везде», конечно, от того, что вы делаете с Волковым, сильно отличается.

— Да это другая просто история. Здесь — ну это рок-н-ролл такой. Вовочка же везде раскапывает музыку, а здесь она, собственно… Ну рок-н-ролльный задор, да и все. А с Волковым вообще больше процесс интересен, чем результат. У нас сейчас, кстати, новая вещь записалась, очень необычная даже для нас с Вовочкой, на мой взгляд. Могу показать, кстати.

— Покажите.

(Федоров ставит восьмиминутную композицию, сложенную в основном из перкуссионных шумов, фортепиано, а также голосов деревенской бабушки и Анри Волохонского, которые зачитывают финал «Слова о полку Игореве»).

— Действительно необычная.

— Ну это не рок, скажем так. (Смеется.) Какие-то вещи, которые есть на «Быть везде», я Вове и не предложил бы никогда, в принципе в голову бы не пришло. Этот альбом не требовал какой-то музыкальной истории. Вот, кстати, на мой взгляд, пластинка «Волны» как раз из-за того, что там был Вовочка, вышла намного более тяжелой, чем должна была быть. Она такая перегруженная вся, излишне музыкальная. А этого всего не нужно, на мой взгляд, — ну это я уже сейчас понимаю. Есть какие-то вещи, которые идут вне музыки, не требуют рефлексии. То есть она может, конечно, появляться, но, мне кажется, сейчас музыка настолько вообще перегружена рефлексией… Начали-то это все пресловутые Radiohead, которые делают очень простую по сути песню и тут же ее на нее рефлексию накидывают.

— Но ведь это и про «Аукцыон» можно сказать.

— Ну да, «Аукцыон» тоже так делает издавна, со времен второй пластинки. То есть песня — и тут же идет рефлексия, отстранение. Они все такие — арт-объект. А тут не хотелось отстраняться. Давайте сделаем просто песню — и все.

— А есть еще сейчас кто-то, по-вашему, кто так песни делает?

— Не знаю. Кто-то делает, наверное, но я давно уже не слышал хороших песен, сделанных напрямую. (Пауза.) Ну нет, соврал, конечно. Вот Кейв, например. То есть последний альбом — все равно рефлексия, а вот в Grinderman есть эта простота. А еще… Да я сейчас, честно говоря, прямо такой рок особо и не слушаю. Я вот альбом Бифхарта 69 года скачал — мне такое скорее интересно. Сейчас все-таки все в таких штампах играют… Ну вот те же Muse — да, это круто сделано, очень изощренно, но меня это намного меньше цепляет, чем те же Radiohead, которые тонут в своей рефлексии. Потому что Muse — это такие как бы Queen, и это слышно. Но им в плане яркости подачи, например, до Queen все-таки далеко очень, хоть я и Queen-то не то что большой любитель. Или Боуи — все хвалят последний альбом, а мне как-то совсем никак. Ну Боуи, ну да. А, вот еще вспомнил, из молодых — Mumford & Sons мне понравились. Вот они без всяких рефлексий шарашат. Такая якобы сельская музыка, стадионное кантри.

— Учитывая, что на «Быть везде» практически ваш бенефис как гитариста происходит, — ваши отношения с инструментом за все эти годы изменились? Вы это сами как ощущаете?

— Да не знаю. Ну, наверное, изменились, да. Стал лучше играть, чем 20 лет назал. А вообще изменилось то, что я перестал об этом думать, если честно. Вот когда-то думал, а теперь это настолько по барабану… Может, поэтому она как-то играет сама.

— Вы сказали про «Волны». А есть альбомы, которыми вы полностью довольны?

— Да я ж их и не переслушиваю. Полностью доволен… (Долгая пауза.) Да нет, наверное, нет таких.

— То есть и «Быть везде»…

— Ну я к этой пластинке спокойно отношусь. Просто она изначально так делалась, что я и не пытался себя как-то накручивать, воплотить звук, который у меня в голове сидит. Мы играли конкретный стиль, который нам нравится, себе в удовольствие. Никакой новизны достичь не пытались, играли как играли, ничего не придумывали. Не хотелось выхолощенности, сделанности — это все обычно разочаровывает. Хотелось просто свободы. И это получилось, на мой взгляд. А насколько это лучше или хуже… Ну, наверное, можно было записать поинтереснее.

— Не знаю, по-моему, тут как раз форма предельно адекватна содержанию.

— Ну вот мне тоже так кажется. У нас еще была идея посмеяться, «Быть везде», титульную вещь, на трех языках записать — чтобы я на английском спел, на иврите, ну и на китайском каком-нибудь. И английский текст уже даже был написан, прямой и очень мрачный. Я попытался спеть, но послушал и решил — нет, знаете, ребята, на фиг. Текст-то хороший, но когда я пою какие-то слова — неважно, с акцентом, без акцента, — я их не чувствую. Они выходят мертвые, они не живут, потому что это не твой язык.

— Сейчас очень много молодых групп, которые поют по-английски.

— Да ради бога. Наверное, если ты хочешь достичь, так сказать, высот на международной арене, это имеет смысл. Но мне равно смешно. Это как если бы англичане начали петь по-русски — ну фигня какая-то получается. Вот сейчас Лиз Фрейзер перепела Янку. Ну да, сам факт — это замечательно. Но суть песни там абсолютно потеряна. Это все не то. Мне кажется, было бы правильнее, если бы они по-английски какой-то свой текст спели, а так… Нет, наверное, есть и здесь люди, которые живут по-английски, дышат по-английски, разговаривают по-английски. Но я ничего по-настоящему клевого не слышал.

— Вообще из местных никто интересный вам не попадается?

— Нет. Более того, мой друг Фирсов сказал, что за пять лет в Питере не появилось ни одной крутой команды. Для меня это таким шоком было, если честно. Ну то есть людям нечего сказать. Многие играют Цоя, и притом играют очень хорошо, но чтобы свое… Наверное, это куда-то в другую сторону все ушло. Куда-то в арт, в политическую сатиру, в мультимедийные вещи. Та же группа «Война»…

— Ну группа «Война» все равно одна.

— Но это стреляет, это действует. Да просто мир поменялся, это же не только у нас. Вот старые Black Sabbath записывают пластинку, и она тут же взлетает на самый верх. Это же удивительно! Неужели нет тех, кто мог бы конкурировать? Тот же Витька Левин много ходит на молодые популярные западные группы в Тель-Авиве и говорит, что — ну нет никого. Все равно приезжают Swans и убирают всех.

— Ну-у, знаете, Swans…

— Что значит — ну-у? Им сколько лет уже! А молодых групп, которые были бы настоящим прорывом, нет. Все откуда-то понахватанное. В лучшем случае они у Sonic Youth что-то дернули и сыграли. Но ведь дернули все равно. Но это понятно. Такая музыка в какой-то момент была — ну, всем. Сейчас такого, конечно, нет. Мы бегали с этими гитарами по подворотням, как подорванные, а сейчас где это все?

— Сейчас подростки сидят дома во Fruity Loops и делают хип-хоп.

— Ну хип-хоп, на мой взгляд, — это тоже уже древняя история. Когда появились The Prodigy, хип-хоп уже был мертв — они как бы выход из него показали. А так я помню, как этот раггамаффин появлялся, как в начале 90-х, когда мы ездили по Франции, в каждом дворе люди ставили бумбокс и рэповали. Это круто было. Но это же было-то когда? А сейчас что — ну, Скриллекс…

— Ой.

— А что? Какие-то треки у него потрясающие, на мой взгляд. Очень необычные. Энергетика у него, конечно, та же, что у The Prodigy была, — ну дискотечная музыка. Но она, по крайней мере, небанальная, он пытается избегать клише и не хочет понравиться. Ну и то, что она не интеллектуальная, мне тоже нравится. Это же по сути такой панк. Вообще, я думаю, что что-то зреет. Мне говорили, в Нью-Йорке много интересных музыкантов появляется — нестандартных, необычных, совершенно сумасшедших. Мне просто кажется, основная масса людей, которые что-то делают, уходит от публичности изначально. Этот шоу-бизнес настолько обрыдл всем нормальным людям, что они туда и лезть не пытаются. Они просто играют — а мы про них и не знаем.

Превратившись к началу 2000-х в культурного героя, через пристрастие к которому узнавали друг друга люди определенного социального круга, лидер «Аукцыона» получил исключительную свободу действий — и счастливо ей воспользовался. С каждой своей пластинкой — с «Волков-трио», с Волковым отдельно, с Волковым в других конфигурациях — Федоров летел поверх новых барьеров и уходил все дальше по нехоженым тропкам. Попутно, разумеется, было сочинено изрядное количество великих песен — но в какой-то момент федоровская эстетическая система оказалась довольно замкнутой, закрытой для совсем внешнего наблюдателя; что и понятно — чужие в таких дебрях не ходят. В последнее время было ощущение, что это уже навсегда, — и тут Федоров снова повернулся, оглянулся и всех победил. Записанный со стремительным кайфом, за какие-то пару дней, с ритм-секцией израильской группы «Крузенштерн и пароход» альбом «Быть везде» напрочь выламывается из уже сформулированного авангардистского канона: это привольный, звонкий и упоительный электрический рок-н-ролл, освобожденный от дополнительной рефлексии; пронзительные и быстродействующие песни, до краев наполненные щемящей бесприютной красотой, за которую когда-то многие и полюбили «Аукцыон» раз и навсегда. Федоров с компаньонами тут и правда бывают везде, свободно жонглируют жанрами и манерами — притом не для форсу, но чисто функционально. Тут есть и масштабный психоделический опус «Сказал» («Быть везде» — вообще бенефис Федорова-гитариста; и тут, конечно, слышно, что он многим обязан Марку Рибо, — но слышно и то, что его пальцы очень по-своему проводят электричество); и том-уэйтсовская кабацкая бравада «О том, что я» на стихи Инны Лиснянской; и полевой, вежливо-отказовский фолк «Тай дай»; и гулкие полуджазовые пассажи, заставляющие вспомнить нью-йоркскую группу Soul Coughing; и песня «День», по припеву которой могут учиться мелодическим навыкам любые эстрадные фавориты; и титульная вещь, которая целиком — оголтелый бронебойный хит; и даже — вот уж неслыханное дело — диджейские скретчи. А главное — эти песни не требуют ни теорий, ни экспликаций; они живут и дышат сами по себе; их свобода — не столько заранее придуманная, сколько непосредственная, почти детская. И тут уж на ум приходят всякие в разной степени пошлые сентенции по типу того, что рок-н-ролл — это не цель и даже не средство (хотя и правда — если кто по-настоящему и воплотил этот тезис в жизнь, то это Федоров); но важнее даже другое. В том же начале 2000-х студенты гуманитарных вузов разучивали аккорды «Четырех с половиной тонн» и «Лилового дня», с тем чтобы потом расположить к себе сокурсниц и иметь материал для ночного алкогольного хора. Могу ошибаться, но есть ощущение, что нынешнее поколение будет так разучивать «Быть везде».

Александр Горбачев