Павел Лунгин - Дирижёр (2012) / драма + Епископ Иларион (Алфеев) - Страсти по Матфею (2007) / хорал, оратория

«В своем сочинении я опирался на музыкальное видение баховской эпохи: именно потому я назвал свое сочинение «Страстями по Матфею» – чтобы не возникало вопросов, на кого я ориентируюсь. Но это «не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция». Добавлю, это и не стилизация. Музыка Баха для меня – ориентир, эталон, потому и отдельные баховские интонации естественно вплетаются в музыкальную ткань моего сочинения. Но старую форму «Страстей», восходящую к до-баховской эпохе (вспомним замечательные «Пассионы» Шютца), я наполнил новым содержанием.
Оригинальность этого сочинения заключается, во-первых, в его христоцентричности. В русской светской музыкальной традиции вплоть до последней четверти XX века не было произведений, посвященных жизни, страданиям, смерти и воскресению Христа. Евангелие не воспринималось нашими светскими композиторами как достойный сюжет для музыкального творчества. Русские оперы и оратории писались на исторические или романтические сюжеты, религиозный элемент в них не был центральным. Я же в своем сочинении опирался на евангельский сюжет и на богослужебные тексты, которые, опять же, лишь в редких случаях использовались в нашей светской музыке. Структура моего сочинения напоминает структуру Последования Страстей Христовых, совершаемого в канун Великой пятницы. Это богослужение иногда называют Службой двенадцати Евангелий, потому что евангельские отрывки в ней перемежаются с тропарями, стихирами и канонами, содержащими богословский комментарий к евангельскому тексту. Таким же комментарием к евангельской истории Страстей Христовых является моя музыка.
Во-вторых, «Страсти по Матфею» – первое музыкальное сочинение, написанное для концертной сцены, но основанное на традициях русской церковной музыки. В XIX-XX веках существовал водораздел между музыкой для богослужебного употребления, и музыкой светской, концертной. Первая звучала почти исключительно в храмах, вторая – в концертных залах и театрах. Мне же хотелось создать некий синтез этих двух традиций, преодолеть искусственный водораздел между ними. Мне хотелось, чтобы люди, которые не ходят в церковь регулярно, смогли пережить те же чувства, какие испытывают православные верующие, когда присутствуют на богослужениях Страстной седмицы. Для меня «Страсти по Матфею» – не только музыкальный, но еще и миссионерский проект. Я хотел, чтобы, услышав эту музыку, люди потянулись в церковь.
В-третьих, в качестве либретто я использовал богослужебные тексты, которые я сам выбирал, иногда адаптируя их или сокращая для того, чтобы они легче ложились на музыку. Моей задачей было написать серию музыкальных фресок, которые в совокупности составляли бы цельную иконографическую композицию, посвященную Страстям Христовым. Если иконы и фрески – это умозрение в красках, то мне хотелось создать умозрение в музыке, то есть такую музыку, которая была бы наполнена церковным, богословским содержанием.»



Петр Поспелов
Ведомости
30.03.2007, 56 (1830)
Священник в рясе, раскланивающийся со сцены в ответ на аплодисменты переполненной аудитории и принимающий цветы от восторженных поклонников, — такое увидели консерваторские стены, где Владимир Федосеев дирижировал «Страстями по Матфею» епископа Илариона.
Когда это было, чтобы премьера современного сочинения собирала полный Большой зал Консерватории? Разве что во времена Шостаковича, Свиридова, Шнитке. Вот на «Страсти по Матфею» Баха зал всегда собирается полный — кто бы их ни исполнял. Теперь выяснилось, что — кто бы их ни написал.
Сочинение музыки не является главным делом жизни епископа Венского и Австрийского Илариона (Алфеева). Он — известный богослов, а также представитель Русской православной церкви в Европе, где на него возложен непростой труд наведения мостов между христианскими конфессиями. В середине 80-х Алфеев закончил гнесинскую десятилетку и даже поступил в Консерваторию в класс композиции. Осознав иное призвание, музыку он оставил и вернулся к сочинению лишь через двадцать лет. «Страсти по Матфею» стали одной из его первых партитур, прозвучавших в концертном формате.
Бывают «Страсти» латинские, бывают протестантские, ныне бывают всякие — даже карнавальные, как у аргентинца Освальдо Голихова. Епископ Иларион написал «Страсти» православные. Настоящий протодиакон (Виктор Шиловский) с подзвучкой, но в аутентичной манере читает Евангелие по-русски. Один за всех: ни Иисус, ни ученики, ни толпа своих голосов и характеров не имеют. Чтение прослаивается хорами (пел Хор Третьяковской галереи) и короткими ариями на церковнославянские тексты из Святой седмицы, оркестровыми номерами. Оркестр представляет собой внушительный струнный состав — других инструментов нет. Двухчасовая вещь условно поделена на части: «Тайная вечеря», «Суд», «Распятие» и «Погребение».
Качество музыкальной композиции неравноценно. Многие хоры выдержаны в стилистике православной хоровой музыки. В этой традиции автор чувствует себя органично, естественно идет за складом текста. Нередко попадаются красивости в духе Гречанинова, «Вокализ» Рахманинова заползает сам собою, приходится вспоминать и хоры из опер Мусоргского. В последней части, особенно в арии Богородицы, убеждаешься, что автор знаком с мюзиклом Эндрю Ллойда Уэббера Jesus Christ Superstar, а может быть, и с киномузыкой Майкла Наймана. И, вея где пожелает, по страницам партитуры разливается дух музыки советского кино.
Но без Баха в «Страстях» православный композитор тоже не обошелся. И не в оркестровых фугах: они-то как раз выглядят ученическими упражнениями, выполненными едва ли на твердую пятерку. Но в целом ряде номеров автор впрямую переносит к себе ключевые баховские куски — не только из «Матфея», но и из «Иоанна». Знаменитая ария Erbarme dich, заимствованная процентов на 70, становится Надгробной песнью — правда, не для альта, а для тенора и сильно короче, но с такой же солирующей скрипкой. Это не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция. Здесь вообще неуместно применять термины из арсенала современного искусства, где художник, бывает, использует материал классического искусства, устанавливая по отношению к нему сознательную дистанцию. Здесь неуместно вспоминать и самого Баха, который переписывал Вивальди, не волнуясь об авторстве, — это были творческие заимствования равного, искушенного коллеги. Это скорее похоже на то, как деревенский певец перепевает на свой лад городской романс. Или художник из народа изготавливает рукописную книгу, подражая печатным изданиям.
Европейски образованный человек, изучавший философию в Оксфорде, на стезе музыкального творчества епископ выступает как наивный художник. Примитив — уважаемый род искусства, но в академической музыке не принят. Сама природа ремесла делит композиторов на профессионалов и недоучек, не оставляя вариантов. Случай епископа Илариона интересен. Но это не чистый случай.
Композитору Алфееву известны такие понятия, как «полистилистика» или «поставангард», в Европе он даже завязал знакомство с высокопрофессиональным композитором Арво Пяртом. Сходство между ними мнимое, но было бы лучше, если бы профессиональный контекст не возникал вовсе. «Страсти по Матфею» не имеют системного единства, которое присуще как классике, так и примитиву. По отношению к Баху Алфеев — наивный художник, к православной хоровой музыке — человек традиции, к современной музыке — эпигон. Эти позиции путаются друг с другом — вот почему, если не делать предположений о масштабе таланта, опус епископа неудачен.
Тем не менее он важен, и очень. Вынесем за скобки церковную поддержку проекта и то, что патриарх Алексий II, прибывший ко второму отделению и занявший место в правительственной (!) ложе, уверенно обратился к публике как к пастве (но разве человек, купивший билет на концерт, автоматически становится прихожанином?). Примем во внимание, что не далее как сегодня «Страсти по Матфею» будут повторены в Риме по-итальянски, теперь уже с благословения Папы Римского Бенедикта XVI. Но спросим лучше, почему Владимир Федосеев захотел исполнить это произведение и почему ему благодарно рукоплескал зал?
Вечный сюжет, великопостные чувства? Конечно. Несложность музыки? Разумеется. Но есть и третье, что шире и музыки, и веры, — люди ощущают потребность в искусстве не-авторском. Выражающем не персональный взгляд художника, а — выбирайте сами — исконное общезначимое или коллективное бессознательное. Поэтому если премьера «Страстей по Матфею» епископа Илариона и не ознаменовала рождение шедевра, то выявила серьезный ментальный заказ.


«Страсти…» епископа Илариона (Алфеева).
Владыка отвечает на критику
Епископ Иларион (Алфеев) не согласен с критической рецензией Петра Поспелова на «Страсти по Матфею». Владыка прислал в редакцию издания «Татьянин День» два письма

Интернет-издание «Татьянин День» уже опубликовало альтернативные отклики на "Страсти по Матфею", присланные епископом Иларионом. На этот раз предлагаем нашим читателям ответ самого Венского архипастыря.

От редакции: Мы чрезвычайно признательны епископу Венскому Илариону за внимание и аргументированный ответ. Однако тему мы никак не считаем закрытой. Область музыкального (а равно и литературного, художественного) творчества предполагает, что человек, предъявляющий свое произведение публике, должен быть готов ко всякой реакции. Вплоть до весьма критической. И лица в духовном сане здесь не исключение. Как автор небогослужебной музыки, епископ Иларион — композитор и его произведения оцениваются по тем же законам, что и произведения любого светского автора.

Нам видится чрезвычайно важным, чтобы в оценке культурных феноменов мы не исходили из идеи корпоративного единства эпохи застоя и чтобы принятие или непринятие тех или иных произведений лиц высокого духовного сана не становилось критерием благонадежности.

«Страсти...» епископа Илариона, как музыкальный опыт, могут нравиться или не нравиться, их миссионерский эффект также предмет обсуждения.
Читайте, сравнивайте аргументы, слушайте музыку и пишите в «Татьянин День».

Исполнение моего сочинения «Страсти по Матфею» в Большом Зале Консерватории 27 марта вызвало такую реакцию публики, какой не могли ожидать ни я, ни Владимир Федосеев, ни музыканты. Зал аплодировал стоя в течение нескольких минут, многие подошли вплотную к сцене, около полусотни букетов цветов было вручено мне и исполнителям. Потом десятки людей прошли в артистическую – к Федосееву и ко мне, брали автографы, выражали признательность. До полуночи около входа в Большой Зал оставались группы людей, которые обсуждали услышанное.

Музыкальный критик Петр Поспелов так описал реакцию публики на мое сочинение: «Священник в рясе, раскланивающийся со сцены в ответ на аплодисменты переполненной аудитории и принимающий цветы от восторженных поклонников, — такое увидели консерваторские стены, где Владимир Федосеев дирижировал "Страстями по Матфею" епископа Илариона. Когда это было, чтобы премьера современного сочинения собирала полный Большой зал Консерватории? Разве что во времена Шостаковича, Свиридова, Шнитке».

Чем же, по мнению автора статьи, был вызван столь оглушительный успех концерта? Оказывается, не качеством музыки и не качеством исполнения, а действием «коллективного бессознательного». Концерт в Большом Зале Консерватории, мол, выявил «ментальный заказ» на музыку не-авторскую, имперсональную.

Для того чтобы понять ход мысли автора, следует обратиться к проектам самого господина Поспелова. Главным его детищем является ТПО «Композитор», о котором он сам пишет следующее: «Творческо-Производственное Объединение "Композитор" исповедует приверженность классическим русским и зарубежным музыкальным традициям и осуществляет широкомасштабное производство музыки классических и романтических жанров, а именно - опер, музыкальных драм, торжественных кантат, фортепианных квинтетов, девятых симфоний, месс, сонат, вариаций, дягилевских балетов, венгерских рапсодий и неаполитанских песен. Объединение понимает свою деятельность как начало нового этапа в современном поставангардном искусстве… Констатируя кризис индивидуального творчества, ТПО "Композитор" выступает в роли единого коллективного Автора… Сочинение музыки в ТПО "Композитор" поставлено на поточно-конвейерную основу. Творчество ведется по четкому графику, на принципах грамотного разделения труда; оно протекает в высокотехнологической среде, с применением компьютеров и оргтехники, информатики и музыкальной статистики. В результате скорость и продуктивность работы по сравнению со средним классиком XIX - начала XX века увеличивается в 24–28 раз при соблюдении того же уровня исполнения… Труд в ТПО "Композитор" почетен и престижен; вклад каждого специалиста оценивается по достоинству, что способствует укреплению его профессионального авторитета. Кроме того, ТПО "Композитор" обеспечивает своих сотрудников окладами, авансами, творческими отпусками, отгулами, продуктовыми заказами и льготными проездными билетами. Каждый четверг рабочие места посещает массажист» (http://www.proarte.ru/ru/komposers/tpo/).

Вот, оказывается, на какую музыку имеется сегодня «ментальный заказ». Поставленное на поток производство музыкальных произведений коллективным автором со скоростью, превышающей бетховенскую в 24-28 раз, вот то, что предлагает г-н Поспелов со товарищи в качестве альтернативы авторскому творчеству. Таким способом были написаны коллективные «Страсти по Матфею-2000», исполненные в англиканском храме святого Андрея. Очевидно, именно этот опус и позиционируется как подлинно профессиональное поставангардное искусство. Остается только непонятным, почему при ментальном заказе на не-авторскую музыку, каковой является продукция ТПО «Композитор», Большой Зал Консерватории аплодировал все-таки вполне авторскому произведению.

Основной упрек, который выдвигается Поспеловым в мой адрес, заключается в том, что моя музыка якобы похожа на музыку других композиторов, в частности, на Баха. Арию для тенора и солирующей скрипки из 4-й части моего сочинения Поспелов счел заимствованной у Баха на 70 процентов. Возможно, подсчет процентов велся при помощи высокотехнологичной оргтехники ТПО «Композитор». Моих скромных арифметических ресурсов на такую точность не хватает, но мне кажется, что кроме солирующей скрипки, никаких прямых заимствований из Баха или иных композиторов в этой арии нет.

Такие заимствования есть в других местах, которые Поспелов почему-то не уловил. А именно, хорал, исполняемый оркестром, является сознательной аллюзией на хоралы Баха, только в нем нет слов и не участвует хор. Начальные звуки мелодии этого хорала перекликаются с одной из фуг «Хорошо темперированного клавира». В заключительном хоре «Смерть Твою, Господи, возвещаем» присутствуют мелодические обороты, напоминающие «Аве Мария» Каччини.

Эти заимствования не были сознательными: они продиктованы тем простым фактом, что в своем сочинении я опираюсь на музыкальный стиль композиторов эпохи барокко и, прежде всего, конечно, Баха. К этому добавляется опора на традицию русского церковного пения (как древнего, одноголосного, так и четырехголосного) и отдельные элементы стиля композиторов XX века, в частности, Прокофьева и Шостаковича. В каждом из этих стилей, в особенности в стиле барокко, имеется определенный набор мелодических и гармонических формул, которые, подобно попевкам знаменного распева, перетекают из одного сочинения в другое. Эти формулы так же универсальны, как разрешение доминанты в тонику, или как использование диатонической гаммы в качестве конструктивного элемента для создания мелодии. Использование этих универсальных элементов делает музыку разных композиторов в чем-то, безусловно, похожей, но является ли это недостатком?

Примеров музыки одного композитора, похожей (или в чем-то похожей) на музыку другого, настолько много, что для их исчисления не хватило бы даже могущественной поставангардной оргтехники ТПО «Композитор». Вальс Свиридова из музыки к повести Пушкина «Метель», например, очень похож на вальс Хачатуряна из музыки к драме Лермонтова «Маскарад». Не скажу, на сколько процентов, но похож, как две капли воды. Чем обусловлено это сходство? Прежде всего, тем, что оба композитора сознательно пользовались одним и тем же музыкальным языком – языком романтического вальса второй половины XIX века. Для всех вальсов этой эпохи, которую воссоздают в своей музыке Хачатурян и Свиридов, характерны сходные интонации: они и являются характеристикой жанра. Вряд ли стоит укорять Свиридова в том, что его вальс оказался похож на вальс Хачатуряна, а обоих композиторов обвинять в заимствовании интонаций вальсовой музыки XIX века. В конечном итоге, важен ведь результат, а он в обоих случаях оказался весьма впечатляющим.

В своем сочинении я опирался на музыкальное видение баховской эпохи: именно потому я назвал свое сочинение «Страстями по Матфею» – чтобы не возникало вопросов, на кого я ориентируюсь. Но, как справедливо замечает Поспелов, это «не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция». Добавлю, это и не стилизация. Музыка Баха для меня – ориентир, эталон, потому и отдельные баховские интонации естественно вплетаются в музыкальную ткань моего сочинения. Но старую форму «Страстей», восходящую к до-баховской эпохе (вспомним замечательные «Пассионы» Шютца), я наполнил новым содержанием.

Оригинальность этого сочинения заключается, во-первых, в его христоцентричности. В русской светской музыкальной традиции вплоть до последней четверти XX века не было произведений, посвященных жизни, страданиям, смерти и воскресению Христа. Евангелие не воспринималось нашими светскими композиторами как достойный сюжет для музыкального творчества. Русские оперы и оратории писались на исторические или романтические сюжеты, религиозный элемент в них не был центральным. Я же в своем сочинении опирался на евангельский сюжет и на богослужебные тексты, которые, опять же, лишь в редких случаях использовались в нашей светской музыке. Структура моего сочинения напоминает структуру Последования Страстей Христовых, совершаемого в канун Великой пятницы. Это богослужение иногда называют Службой двенадцати Евангелий, потому что евангельские отрывки в ней перемежаются с тропарями, стихирами и канонами, содержащими богословский комментарий к евангельскому тексту. Таким же комментарием к евангельской истории Страстей Христовых является моя музыка.

Во-вторых, «Страсти по Матфею» – первое музыкальное сочинение, написанное для концертной сцены, но основанное на традициях русской церковной музыки. В XIX-XX веках существовал водораздел между музыкой для богослужебного употребления, и музыкой светской, концертной. Первая звучала почти исключительно в храмах, вторая – в концертных залах и театрах. Мне же хотелось создать некий синтез этих двух традиций, преодолеть искусственный водораздел между ними. Мне хотелось, чтобы люди, которые не ходят в церковь регулярно, смогли пережить те же чувства, какие испытывают православные верующие, когда присутствуют на богослужениях Страстной седмицы. Для меня «Страсти по Матфею» – не только музыкальный, но еще и миссионерский проект. Я хотел, чтобы, услышав эту музыку, люди потянулись в церковь.

В-третьих, в качестве либретто я использовал богослужебные тексты, которые я сам выбирал, иногда адаптируя их или сокращая для того, чтобы они легче ложились на музыку. Моей задачей было написать серию музыкальных фресок, которые в совокупности составляли бы цельную иконографическую композицию, посвященную Страстям Христовым. Если иконы и фрески – это умозрение в красках, то мне хотелось создать умозрение в музыке, то есть такую музыку, которая была бы наполнена церковным, богословским содержанием.

Что же касается качества музыки, то, как известно, на вкус и цвет товарищей нет. Многих эта музыка потрясла, что было очевидно из реакции публики в Москве и в Риме. А кому-то она не понравилась. Но ведь и сама Церковь одних людей привлекает, а у других вызывает отторжение. Вот господина Поспелова, например, она явно отталкивает. Его возмутило, что Патриарх в Большом Зале Консерватории обратился к слушателям как к своей пастве («разве человек, купивший билет на концерт, автоматически становится прихожанином?»). А публику этот факт вовсе не возмутил. Наоборот, весь зал встал, когда вошел Патриарх, и люди не садились, пока он не закончил свою речь. По-моему, это было вполне красноречивым свидетельством чувств и эмоций публики. Да, люди покупали билет на концерт, а попали на масштабное музыкально-литургическое действо, посвященное Христу и напоминавшее православное богослужение. И слава Богу, что стены Большого Зала Консерватории, из которых на протяжении семидесяти лет религия искусственно вытравлялась, увидели это.

Время покажет, чьи «Страсти по Матфею» переживут своих авторов и войдут в концертный репертуар хоровых и оркестровых коллективов – мои ли, или сочиненные ТПО «Композитор» во главе с господином Поспеловым. Пока же я лишь могу искренне возблагодарить Бога за то, что Он удостоил меня послужить ему не только привычными для меня средствами, но и через музыку, на создание которой Он меня вдохновил. В моих руках не было продвинутой оргтехники, у меня не было ни авансов, ни окладов, ни массажиста по четвергам. Не было даже пианино, чтобы проигрывать написанные музыкальные номера. Но у меня было большое вдохновение, и, как верующий человек, я приписываю это вдохновение помощи свыше. А потому и закончить мне хотелось бы словами, которые Бах ставил на последних страницах своих партитур: «Soli Deo Gloria» – одному Богу слава!